Рамана Махарши

...я всегда обладал природной склонностью к духовной жизни. Никто никогда не говорил со мной о религиозных вопросах, но каким-то образом я всегда знал, что существует высшая сила, называемая «Богом», и что цель жизни – достичь этого Бога. Инстинктивно, без внушения со стороны, я чувствовал: все, что я видел, было некоторым образом иллюзорно и нереально. Эти мысли вместе с идеей о том, что в этом мире мне не следует привязываться к чему бы то ни было, были частью моего сознания даже в самые ранние годы моего отрочества.

Мне вспоминается один случай, который произошел, когда мне было всего шесть лет. Я гулял с матерью недалеко от деревни, когда мимо нас прошел садху в оранжевом облачении. Я спросил мать: «Когда я стану таким же санньясином?» и, не дожидаясь ответа, отправился по дороге вслед за садху.

Однажды, все еще будучи маленьким мальчиком, я спросил отца: «Для чего ты выполняешь пуджу (религиозную церемонию) каждый день?» Он ответил: «Я хочу иметь богатство, иметь землю, я хочу иметь золото и много денег».
Я сказал: «Все эти вещи тленны. Зачем ты молишься об этих преходящих вещах?» Отец был удивлен, что в столь юном возрасте я обладаю пониманием таких материй. «Откуда ты знаешь, что эти вещи тленны?» – спросил он. «Я знаю, поэтому и говорю тебе», – ответил я.

Как только я увидел эту фотографию, то почувствовал, что это мой Гуру. Одновременно у меня возникло сильнейшее желание отправиться к нему.

Однажды, раздавая сладости людям снаружи холла, я пришел туда, где никто не мог меня увидеть, и втайне поглотил двойную порцию того, что предлагал каждому. Когда раздача закончилась, я вернулся в холл и поставил тарелку под кровать Бхагавана. Бхагаван посмотрел на меня и сказал: «Ты съел в два раза больше, чем каждый?» Я был поражен, поскольку был уверен, что никто не мог видеть меня за этим занятием.

Я всегда удивлялся, как случилось, что Св. Павел, крайне ортодоксальный иудей, ненавидевший Христа и преследовавший христиан, выразил своё необыкновенное переживание по дороге в Дамаск словами Христа, а затем и сам стал ревностным христианином. Поэтому однажды я спросил Багавана.

Он сказал, что Св. Павел всегда думал о Христе и христианах, они никогда не покидали его мыслей, поэтому, когда он вернулся к самоосознанию после своего переживания, то отождествил свою реализацию с этой преобладающей мыслью. И он привёл пример Раваны. Равана ненавидел Раму, никогда не переставал думать о нём и в момент смерти Рама был самой яркой мыслью в его уме, поэтому он осознал Бога. Это не вопрос любви или ненависти, просто вопрос в том, что занимает ум в это время. Люди оценивают поступки других как хорошие или плохие, но значение имеет сам поступок, а не его окраска. Весь секрет состоит в том, привязаны мы к своей деятельности или нет. Человек, проводящий время в благородных поступках может быть привязан к ним намного больше, чем так называемый плохой человек – к своим. И именно тот, кто раньше отбросит все привязанности, быстрее всех достигнет самореализации.

Добро и зло, в конце концов, оказываются относительными понятиями. Самоисследование - это, оказывается, не более чем избавление от васан. До тех пор пока будет оставаться хоть одна васана, хорошая или плохая, мы будем оставаться нереализованными.

Это напомнило мне случай, произошедший на праздновании пятидесятилетней годовщины прибытия Багавана в Тируваннамалай, когда Багаван подчеркнул, что хорошо давать васанам возможность проявляться. Бесполезно сдерживать их и позволять им накапливать силу внутри. Последствия этого могут, в конечном счёте, оказаться роковыми.
Один из давних учеников причинял много неприятностей и досады тем, что постоянно выпячивал себя как более важного, чем другие. В конце концов, управляющий пошёл к Багавану, чтобы лично обсудить это и спросить, что ему делать. Багаван выслушал, ни слова не говоря, а затем, когда тот закончил, заметил: «Да, это его васаны, хорошо давать им возможность проявляться».

Багаван никогда не поощрял людей, которые приходили и начинали каяться в своих грехах. Он не позволял им продолжать, а прерывая их, говорил, чтобы они не задерживались в прошлом, а выяснили, кто они сейчас, в настоящем. Дело в том, что значение имеет не сам поступок, а привязанность к нему. Обращаться к поступкам прошлого – худшее, что можно делать. Это само по себе привязанность.

Он никогда не читал морали, и не питал особого отвращения к сексу. Однажды я слышал, как он ответил обеспокоенному ученику: «Лучше делать это, чем постоянно думать об этом».

Я был убеждён, что не могу вести мирскую жизнь и в то же время стремиться к духовному достижению; эти две вещи были для меня совершенно изолированы друг от друга. Тогда я не понимал истины Адвайты, что подобного разделения быть не может, что мирская жизнь так же нереальна, как и духовная, или, если угодно, обе одинаково реальны. Это прарабдха, которую в любом случае придётся выработать; что на самом деле нет такой вещи, как добро и зло, а только привязанность; что действия - это действия и именно отождествление себя с ними имеет значение, а не действия сами по себе. Я всё ещё верил в важность морали как таковой, и поэтому моя медитация не могла быть ничем иным, как нерегулярным занятием.

Багаван часто говорил нам: «приложите усилия, чтобы быть без усилий».

Багаван относился к сумасшедшим людям отрицательно, а иногда - почти неодобрительно. Там, где можно было ожидать сочувствия, мы не находили его. По тому, как Багаван отзывался о них, казалось, он считает, что они виноваты сами, что это всего лишь недостаток контроля, и если они захотят, то смогут взять себя в руки и вести себя нормально. Багаван никогда не говорил ничего такого, это лишь мои личные ощущения по этому поводу.
Багаван разделял горе других и говорил слова утешения, но если человек терял контроль, он становился суровым и явно несочувствующим. Людям, которые болели, он сочувствовал, и в определённых случаях даже давал советы и помогал, если это возможно. Поэтому тайна его поведения в отношении сумасшедших становится ещё загадочнее. Он был от природы сочувствующим всем и каждому, и это единственное исключение остаётся своего рода загадкой.